Дорогие гости. Эскиз - Страница 2

Атаман Кузьма Псалом явился рано утром. Он ехал на мохноногом рыжем иноходце, а за седлом боком сидела Макэн, очень красивая девушка-киргизка, в серой мерлушчатой шапке и в пестром шелковом бешмете.

— Вот какую птаху привез… — объяснял атаіман, спешиваясь. — Сам бы ел, да деньги надо.

В наружности атамана ничего атаманского не было. Самый простой мужичок с песочной бородкой и кривой на один глаз. В качестве станичного начальства он ничего не делал и только выискивал даровой выпивки. И сейчас он был под хмельком, хотя и держался в седле крепко.

Черігоногов сделал Макэн настоящий солдатский смотр. Девушка улыбалась, показывая два ряда чудных зубов. Это была настоящая степная красавица, с таким тугим степным румянцем и шелковым загаром.

— Я думал, что тебя отец не отпустит, — говорил Черноногов, довольный осмотром.

— Отчего ему не пускать? — ответила девушка. Она говорила бойко по-русски. — Я не замужем…

У атамана Кузьмы Псалма была жена, рябая, костлявая баба, но Черноногов вперед выговорил условие, чтобы она не смела и носу показывать, когда приедут французы.

— Поверьте, я уж знаю, какой вкус у французов, — уверялон. — А твоя Дарья, Кузьма, все дело испортит.

II

От адвоката Введенского не было ни слуху ни духу, и Черноногов от нечего делать занимался воспитанием Макэн1. Он учил ее, как нужно приготовлять постели, накрывать на стол, подавать кушанье и т. д. Для наглядности он сам усаживался за стол, изображая предполагаемого гостя-француза, и заставлял Макэн служить. Макэн оказалась понятливой девушкой, хотя и не могла отучиться от дурной привычки закрывать лицо широким рукавом своей татарской рубахи.

— Прелестная дикарка… — думал вслух Черноногов, смакуя приготовленное для гостей вино. Нос у него краснел все больше и больше.

Мутных иногда наблюдал эту комедию в дверную щель и вздыхал все угнетеннее. Прямо бесовская потеха… Макэн он называл кобылятницей и не упускал случая устроить ей какуюнибудь каверзу. По его настоянию атаманиха водила Макэн в баню и мыла чуть не с песком.

— Лошадью от нее так и воняет, — уверял Мутных. — Всю посуду перепоганит… Ах, Антон Павлыч, Антон Павлыч!.. Может, эти самые французы тоже кобылятину жрут.

— Еще похуже, чем кобылятину: лягушек едят, — уверял Черноногов. — А яйца едят засиженные, когда в них заведется цыпленок.

— Горе душам нашим!

— Сыр едят непременно с червями, а сандвичи приготовляют из дупелиного помета…

Собственно своя горная часть совсем не интересовала Черноногова. Все его мысли сосредоточивались на еде. А вдруг Введенский не привезет обещанного повара из Златоуста? Тогда все піропаіло. Меню Черноноговым было выработано с особенным старанием, причем главную роль играла «национальная идея». Например, московская рыбная жидкая селянка из харюзов? Что вы скажете на это? А ботвинья с уральским балыком и рггстегаями из налимьей печенки? А настоящий кавказский шашлык? А карась в сметане, поросенок с хреном, гурьевская каша, фарширозанный калач, уха из живых налимов? Получалась настоящая артиллерия, и Черноногов торжествовал вперед. Для couleur locale можно пустить сибирские пельмени и сибирские пироги с рыбой. Ну, а там уж повар должен з» ать специально французскую кухню — все эти бульоны, соуса, бифштексы, рагу и прочую дребедень. Черноногова убивала в этом отношении только мысль о салате. Для настоящего француза обеда без салата не существует, а где его возьмешь в Веселом Кусте? (Конечно, Введенский захватит салат из Златоуста, но это обеспечение много-много на два дня, а дальше срам и позор.

— Ох, уж этот мне салат! — повторял он, ломая руки.

Кузьма Псалом был свидетелем этого отчаяния и только чесал в затылке.

— Боже мой, а о шампиньонах я и забыл! — чуть не плакал Черноногов. — Французы признают только два гриба: трюфели и шампиньоны. Да…

— По-нашему, просто поганки, — заметил Мутных.

Наконец из Златоуста прискакал нарочный. Введенский писал на ресторанном счете, что французов приехало трое. Они передохнут один день, а потом отправятся в Веселый Куст. По расчетам Черноногова, триста верст можно было проехать в одни сутки с небольшим. На счастье, погода стояла прекрасная.

— А о салате ни одного слова! — стонал Черноногов. — Зарежет меня злодей! Вся моя этнография к черту полетит.

Но в назначенный день французы не приехали, и Черноногов с горя напился с Кузьмой Псалмом. Ожидание было самое томительное.

Гости не приехали и на следующий день. Черноногов не знал, что и думать. Не случилось ли дорогой какого-нибудь несчастья, а то, может быть, Введенский мог допустить какую нибудь ошибку. По-французски он говорил, как собаки лазают через забор, и по части тонкости обращения тоже плоховат. Еще проврется что-нибудь.

Черноногов спал, когда наконец гости приехали. Макэн попробовала его будить, но безуспешно. Когда он проснулся утром, Макэн, улыбаясь, объяснила ему:

— Она приехала…

— Кто она?

— А гость….

— Как приехала?!

— На лошадях приехала.

— Вот тебе и фунт… А где Введенский?

— Она спит.

— Ты смотри, не разбуди гостей… Макэн только засмеялась.

— Она давно ушла, — объяснила она, указывая рукой в сторону гор. — Вся троя ушла… и Егор ушла…

Черноногов в отчаянии схватил себя за волосы. И во всем виноват этот идиот Введенский… Он бросился к нему в избу, разбудил и напустился на него с пеной у рта:

— Зарезал, разбойник… зарезал!

— Нет, ты меня зарезал, — оправдывался Введенский. — Во-первых, тебя не могли ночью разбудить — раз… а потом, эта твоя этнография… Представь себе, те заходят в комнату, она здоровается с ними за руку да еще улыбается, каналья. Французы приняли ее за мою жену… Веселенький пейзажик получился.